Щеголева Надежда
Давно это было. Жили в одной сибирской деревне Павел, Николай и Анфиса. Правда, возрастом они были маловаты и все их звали Пашкой, Колькой и Анфиской. Не зло, любя. Эта троица хоть и была шебутливой, но особо сильно не безобразничала, поскольку знала свое место. Родители были строги к детям, но справедливы. Отцы когда-то били бело-чехов, вернулись домой кто телом израненный, кто душой. Это потом станет ясно, а пока – вернулись, женились, народили детишек, успели крестить. Началась суровая пора строительства колхозов.
Мужчины, прошедшие ужасы гражданской войны, хотевшие строить мир в государстве, прожив всю сознательную жизнь в деревне, зная что такое труд хлебопашца и скотовода, не очень хотели мириться с тем, что их односельчан, более крепких хозяйством, чем они сами, хотели, так сказать, раскулачить. Они сердцем понимали, что это неправильно, нельзя мужика лишать крепкого хозяйства, не могут все быть наемниками.
Так было испокон века: кто-то хозяйничает и нанимает работников, давая возможность жить и заработать для семьи, а кто-то нанимается и трудиться по силам. Кто трудолюбив, тот выбивался в люди, а кто ленив, или по немощи не мог трудиться в полную меру, тот так и жил как жил. Особо сильно недовольных не было. Жили дружно в их деревне. Порядки устраивали. Могли, конечно, иногда под горячую руку или навеселе что-нибудь ляпнуть с горяча, но равновесие потом восстанавливалось.
Но машина государства оказалась сильнее мыслей и чувств отдельно взятых мужиков и баб. Их никто не спрашивал. Каток коллективизации прокатился по многим человеческим душам, оставив после себя кому-то радость, а кому-то горе. Пашкин отец, как защищавший так называемых кулаков, был арестован и где-то в ссылках пропал. Отец Николая с горя спился, ни на что не годился, а Анфискин выбился в люди на ниве коллективизации, уехал в город, обещался затем вызвать жену и детей, но нашел себе городскую кралю и про деревню и все что в ней старался забыть.
Остались в деревне матери со своими детьми горе мыкать. Но все они так же по-разному относились ко всему происшедшему. Кто-то сжал зубы и затаил обиду, кто-то все время назло всему старался улыбаться, а кто-то, зная своего муженька, не ожидал чего-то другого, а потому к жизни относился по-прежнему: что есть то есть. Но все эти женщины были озабочены одним – вырастить своих детей людьми.
Дети тоже как-то переживали, по-своему. Но дети есть дети. Долго переживать они не умеют. Пашка, Николка и Анфиска по-прежнему старались учиться на отлично, между делом бузили, не давая скучать ни друзьям, ни мамам, ни учителям. Так выросли мальчишки и девчонки и превратились в усатых юношей и статных красавиц невест.
Павла мать воспитывала ненавязчиво, но назидательным примером. Она всегда приводила какие-то истории мудрые, чем невольно вынуждала сына поступать так как надо. Временами по воскресным дням с раннего утра они с Пашей куда-то уходили, приходили ближе к вечеру. В деревне шептались, что ходят они в соседнюю деревню, где поселили ссыльных политических и с ними нескольких священников. Церкви в ту пору в большинстве своем были закрыты, но местное начальство не противилось тихим встречам верующих в домах, где обитали ссыльные священники. Мать и сын никогда не говорили с посторонними на эту тему, даже дети между собой и их матери никогда не заикались об этом. То была как бы тайна. После этих “прогулок” Пашка было особенно как-то тих, все мечтал:
-Вот закончим школу, поедем в Москву. Ты, Николка, пойдешь учиться на геолога, ты у нас любишь камни собирать и изучать, может, рудник какой найдешь, стране это нужно сейчас, а то немцы-гады силы собирают. Ты откроешь месторождение металла, а кто-то из него будет танки отливать. Ты, Анфиса, пойдешь в учительницы, детей будешь учить. А я, пожалуй, пойду в Тимирязевкую Академию, хочу животных лечить, сюда вернусь, в родной колхоз…
-Я тоже сюда вернусь, - вторила Анфиса, - я без тебя никуда.
-Я тоже люблю вас и деревню свою, но вы, правы, други, я люблю бродить. Пойду по белу свету с пользой дела. Да и не нужен я вам в вашей будущей жизни – у вас скоро свадьба, совет вам да любовь, - Николка печально отвернулся.
Да, так вот и бывает: дружат трое, а потом один из них становится третьим лишним. Но Николай никогда не ревновал, не злился на друзей. Так было с детства, что длиннющая Анфиса по-матерински опекала худющего Павла. Уж больно слабым он выглядел по сравнению с пышным живчиком Николкой. Анфису и Павла всегда звали “жених и невеста”. И если сначала это было просто шуткой, то потом это стало неотвратимой правдой. Матери готовились к тому, что после получения аттестатов их дети поженятся и уедут учиться.
Вот школа позади. Взрослые решили устроить большой праздник для своих детей-выпускников – совместить выпускной бал со свадьбой, чтобы сильно много не тратиться, поскольку все-таки денег в семьях без мужчин-отцов было немного. Дети не возражали.
–Да, мамулечка, - щебетала Анфиса, - и платья разные шить не будем, обойдемся одним, и Паша тоже солидный такой будет в своем костюме, да и друзья все будут в сборе, а то потом ищи их как ветра в поле, все разъедутся. У нас все хорошо закончили школу, все хотят ехать учиться в разные города. Правда здорово, мам? Ну, мам, ты чего? – а мама Полина сидела улыбалась и тихонечко утирала слезы:
-Папка-то наш, бросил нас, тяжело мы жили с тобой, но вот ты стала взрослой. Живите хоть вы с Пашей счастливо. Ему-то тоже не очень повезло с отцом, где-то его отец, погиб, наверное, - мама встала, подошла к двери, среди белого дня закрыла все засовы, задернула легкие занавесочки на окнах.
-Мам, ты что? – испуганно спросила Анфиса.
А Полина сняла с сундука красивую вышитую скатерку, на которой стояли всякие безделушки. Открыла это чудище, покопошилась там и достала большой сверток. В красивой белой скатерти с вышивкой “ришелье” белым шелком лежал икона Богородицы.
-Вот, смотри, спрятала, когда папашка твой героический борьбу со всеми бороться стал. Знаешь, куда Пашка с матерью бегают? Вот! И ты ходи с ними, когда пойдут. Венчаться предложат, иди. Это хорошо, Господь, Он спасет, на то Он и Спаситель. Ты уж прости, что ничего тебе не привила, трусиха я, смалодушничала. Ты попроси Евфросинью, она тебя научит молиться. Помолись тогда за меня.
-Мам, ты так говоришь, как будто мы расстаемся навсегда!
-Что-то тяжко мне на душе. Не знаю, что ждет нас. Будьте счастливы, живите в мире, прости меня. Господь и Богородица благословят тебя на брак!
-Мама! Не плачь, все будет хорошо!
-Дай-то, Бог.
Так же чинно и благоговейно готовились к предстоящему событию дома у Павла и Евфросиньи. Для них выпускной бал, конечно, был событием, но он был лишь прикрытием для свадьбы и предстоящего венчания Анфисы и Павла, о котором знали только несколько человек.
-Павлуша, ты уж не подведи род наш, будь достойным мужем и отцом, на отца не обижайся, он молодец, он слабых защищал, а что мы остались одни, так мы не одни, ты знаешь, Господь нас не оставил!
-Да, маманя, я все понимаю, я буду стараться ради памяти отца и дедов.
Несмотря на предстоящий праздник сына, Зоя, мать Николая зудела как осенняя муха, вечно она была чем-то недовольна. Казалось, она даже завидовала своим подругам, что те живут без мужей, так вроде бы спокойнее: ее-то был при ней, но каким он стал! Кроме бутылки он ничего тяжелее поднять не мог, спился до поросячьего визгу, был лишь обузой.
-Что ж ты, тютя-матютя, девку такую проглядел. Ты ж во, силач, а этот, Пашка твой, дунь и рассыплется! – зудила Зоя, так и взвизгивала.
-Слушай, мам, ну чего ты опять завелась? Это ж когда еще решено было, да и не нами, наверное.
-Это ты о чем? – осеклась Зоя, - тоже что ль туда намылился?
-Куда – туда? Это я так. Ведь кто-то крутит нашу землю вокруг солнца, а не наоборот.
-Ты часом не свихнулся?
-Нет! Нет, нет! – Николай хлопнул дверью, выскочил на улицу. Вот оно, солнце, а ночью будет луна, звезды. Кто их держит так высоко, что они не падают?..
Экзамены позади, отшумел пышный, по деревенским меркам, выпускной был со свадьбой Анфисы и Павла. Долго бы об этом судачили, но все затмило сообщение о начавшейся войне. Под суету и сборах на войну старшего поколения, отправки хлеба на фронт, две матери и их дети, ставшие новой семьей, тайком пришли к ссыльному священнику, который и обвенчал молодых. А выпускников ждали не институты, а повестки на фронт. Мечты свои приходилось отложить до лучших времен. А то, что они настанут, никто не сомневался…
Война была в самом разгаре. В деревне остались практически одни женщины, старики да малые дети. А еще Зоин муж, который из спившегося калеки вдруг обратился в председателя колхоза, поскольку все дельные мужики ушли на фронт, а тут какой-никакой, но бывший военный, порядок все таки знал. Пусть потрудится на благо военного времени, решили женщины и старики на общем собрании колхоза и вручили свои жизни Николкиному отцу.
Тот заметно изменился, пить бросил, старался изо всех сил. Зоя прямо расцвела, ходила, на всех высокомерно поглядывая: сын-то каждый месяц весточки присылал, муж опять в чести, а подруги ее, а, ну их. Евфросинья ходила тоже улыбалась, но другая у нее была улыбка – она как бы сияла изнутри. Не было давно писем от Павла, да, но мать верила, ждала и верила. С нею рядом ждала мужа и Анфиса. А вот Полина грустила. Сначала грустила, а однажды объявила подругам и дочери, что уходит на фронт, медсестрой в госпиталь, поскольку еще до замужества служила вместе с будущим мужем своим: он командовал, она при госпитале, навык был.
Так они и жили – две изнутри сияющие улыбки, одна высокомерная. К двум сияющим сердцам весточек не было, а высокомерная еще более заносилась от счастья. Но где-то в глубине души Зоя злилась:
-Вот ведь, ходят сияют, и Пашка-то погиб, небось, а ходят, веселятся. Ну чего они такие веселые? – злилась она вечерами перед мужем. А тот хмурился, как сын:
-Опять завелась, все тебе покоя не дают. Плачут, чего плачут. Смеются, чего смеются. Отстань ты от них. Значит, знают чему радуются!
-Так нечему же! Все так же живут, а ревут, а эти две то таятся где-то, то ходят потом счастливые. И, главное, люди все время вокруг них.
-Тьфу, зануда! А что им, с тобой что ли быть, ты как пила: день и ночь жужжишь, а они-то добрые, счастье, если это можно назвать счастьем, им глаза не застит, вот люди и тянутся к ним. Сами, понимаешь, а от тебя они бегут, тоже сами. Э-эх, Зоя! Только ты от них и отвернулась…
Так и прошла война. Погиб Павел. Да, поплакали мать и жена, погрустили, сходили в церковь, поскольку Сталин разрешил открыть храмы, которые спешно позакрывали в 30-е годы. Помолились, заказали, что нужно и стали жить дальше.
Анфиса закончила педагогический факультет, приехала обратно жить в деревню, учить детей, которых прибавилось со временем. Евфросинья работала в колхозе, Полина вернулась с фронта, стала работать в деревенской больничке, которую решено было построить после войны. А Зойка опять грустила: Николай после войны домой не вернулся. Он писал ей теплые письма, но домой не ехал. Кем он стал никто не знал, даже мать, хотя его слова о любви всеобщей, смирении наводили ее на мысли кое о чем. Но она бежала их и вновь злилась.
Прошло время. Однажды Евфросинья сказала Анфисе:
-Доча, ты бы уже замуж вышла за хорошего человека что ли. Павла не вернуть. Ты верно хранила ему память. Но ты еще можешь стать хорошей женой и матерью детей другого человека. Посмотри, сколько хороших ребят у нас осело после войны. Ты не думай, я не буду на тебя в обиде. Память-то ты никуда не денешь. Будь счастлива. Да и Павел, я думаю, не стал бы возражать. Это уж моя судьба – мужчин терять, а ты свободна. Поговори с матерью, посоветуйся. Сходи к духовнику, что он тебе скажет.
-Да, мама. Если, честно, я как-то даже не задумывалась ни о чем таком. Столько дел в школе.
-Вот-вот. Все время ты в школе, а о себе забыла.
Анфиса задумалась, сделала, как просила Евфросинья. Что батюшка ей сказал, она скрыла, но в школе перестала сидеть до темноты, но и дома не было ее. Чаще стала где-то бывать. Женщины потом узнали: просфоры печет и поет на клиросе. Всегда пела хорошо, вот и сгодился голосок.
А еще через некоторое время приехал в родные пенаты Николай. Вот где было удивление: Николай стал священником и попросил направить его служить в родные места, вот он и приехал помогать отцу настоятелю, к которому ходили Евфросинья с Анфисой. Зоя зло встретила сына. Все были шокированы в деревне. А отец Николай собрал свои пожитки и снял угол рядом с храмом.
Так они и стали жить. Каждый жил и надеялся на то, что счастье все-таки ему улыбнется. Но разное то было понятие о счастье. Кто-то бухтел всю жизнь, завидовал другим и ждал чего-то призрачного, а другие приносили радость другим людям и этим были счастливы. И других призывали: радуйтесь!
Несмотря ни на что – живите и радуйтесь!
Давно это было. Жили в одной сибирской деревне Павел, Николай и Анфиса. Правда, возрастом они были маловаты и все их звали Пашкой, Колькой и Анфиской. Не зло, любя. Эта троица хоть и была шебутливой, но особо сильно не безобразничала, поскольку знала свое место. Родители были строги к детям, но справедливы. Отцы когда-то били бело-чехов, вернулись домой кто телом израненный, кто душой. Это потом станет ясно, а пока – вернулись, женились, народили детишек, успели крестить. Началась суровая пора строительства колхозов.
Мужчины, прошедшие ужасы гражданской войны, хотевшие строить мир в государстве, прожив всю сознательную жизнь в деревне, зная что такое труд хлебопашца и скотовода, не очень хотели мириться с тем, что их односельчан, более крепких хозяйством, чем они сами, хотели, так сказать, раскулачить. Они сердцем понимали, что это неправильно, нельзя мужика лишать крепкого хозяйства, не могут все быть наемниками.
Так было испокон века: кто-то хозяйничает и нанимает работников, давая возможность жить и заработать для семьи, а кто-то нанимается и трудиться по силам. Кто трудолюбив, тот выбивался в люди, а кто ленив, или по немощи не мог трудиться в полную меру, тот так и жил как жил. Особо сильно недовольных не было. Жили дружно в их деревне. Порядки устраивали. Могли, конечно, иногда под горячую руку или навеселе что-нибудь ляпнуть с горяча, но равновесие потом восстанавливалось.
Но машина государства оказалась сильнее мыслей и чувств отдельно взятых мужиков и баб. Их никто не спрашивал. Каток коллективизации прокатился по многим человеческим душам, оставив после себя кому-то радость, а кому-то горе. Пашкин отец, как защищавший так называемых кулаков, был арестован и где-то в ссылках пропал. Отец Николая с горя спился, ни на что не годился, а Анфискин выбился в люди на ниве коллективизации, уехал в город, обещался затем вызвать жену и детей, но нашел себе городскую кралю и про деревню и все что в ней старался забыть.
Остались в деревне матери со своими детьми горе мыкать. Но все они так же по-разному относились ко всему происшедшему. Кто-то сжал зубы и затаил обиду, кто-то все время назло всему старался улыбаться, а кто-то, зная своего муженька, не ожидал чего-то другого, а потому к жизни относился по-прежнему: что есть то есть. Но все эти женщины были озабочены одним – вырастить своих детей людьми.
Дети тоже как-то переживали, по-своему. Но дети есть дети. Долго переживать они не умеют. Пашка, Николка и Анфиска по-прежнему старались учиться на отлично, между делом бузили, не давая скучать ни друзьям, ни мамам, ни учителям. Так выросли мальчишки и девчонки и превратились в усатых юношей и статных красавиц невест.
Павла мать воспитывала ненавязчиво, но назидательным примером. Она всегда приводила какие-то истории мудрые, чем невольно вынуждала сына поступать так как надо. Временами по воскресным дням с раннего утра они с Пашей куда-то уходили, приходили ближе к вечеру. В деревне шептались, что ходят они в соседнюю деревню, где поселили ссыльных политических и с ними нескольких священников. Церкви в ту пору в большинстве своем были закрыты, но местное начальство не противилось тихим встречам верующих в домах, где обитали ссыльные священники. Мать и сын никогда не говорили с посторонними на эту тему, даже дети между собой и их матери никогда не заикались об этом. То была как бы тайна. После этих “прогулок” Пашка было особенно как-то тих, все мечтал:
-Вот закончим школу, поедем в Москву. Ты, Николка, пойдешь учиться на геолога, ты у нас любишь камни собирать и изучать, может, рудник какой найдешь, стране это нужно сейчас, а то немцы-гады силы собирают. Ты откроешь месторождение металла, а кто-то из него будет танки отливать. Ты, Анфиса, пойдешь в учительницы, детей будешь учить. А я, пожалуй, пойду в Тимирязевкую Академию, хочу животных лечить, сюда вернусь, в родной колхоз…
-Я тоже сюда вернусь, - вторила Анфиса, - я без тебя никуда.
-Я тоже люблю вас и деревню свою, но вы, правы, други, я люблю бродить. Пойду по белу свету с пользой дела. Да и не нужен я вам в вашей будущей жизни – у вас скоро свадьба, совет вам да любовь, - Николка печально отвернулся.
Да, так вот и бывает: дружат трое, а потом один из них становится третьим лишним. Но Николай никогда не ревновал, не злился на друзей. Так было с детства, что длиннющая Анфиса по-матерински опекала худющего Павла. Уж больно слабым он выглядел по сравнению с пышным живчиком Николкой. Анфису и Павла всегда звали “жених и невеста”. И если сначала это было просто шуткой, то потом это стало неотвратимой правдой. Матери готовились к тому, что после получения аттестатов их дети поженятся и уедут учиться.
Вот школа позади. Взрослые решили устроить большой праздник для своих детей-выпускников – совместить выпускной бал со свадьбой, чтобы сильно много не тратиться, поскольку все-таки денег в семьях без мужчин-отцов было немного. Дети не возражали.
–Да, мамулечка, - щебетала Анфиса, - и платья разные шить не будем, обойдемся одним, и Паша тоже солидный такой будет в своем костюме, да и друзья все будут в сборе, а то потом ищи их как ветра в поле, все разъедутся. У нас все хорошо закончили школу, все хотят ехать учиться в разные города. Правда здорово, мам? Ну, мам, ты чего? – а мама Полина сидела улыбалась и тихонечко утирала слезы:
-Папка-то наш, бросил нас, тяжело мы жили с тобой, но вот ты стала взрослой. Живите хоть вы с Пашей счастливо. Ему-то тоже не очень повезло с отцом, где-то его отец, погиб, наверное, - мама встала, подошла к двери, среди белого дня закрыла все засовы, задернула легкие занавесочки на окнах.
-Мам, ты что? – испуганно спросила Анфиса.
А Полина сняла с сундука красивую вышитую скатерку, на которой стояли всякие безделушки. Открыла это чудище, покопошилась там и достала большой сверток. В красивой белой скатерти с вышивкой “ришелье” белым шелком лежал икона Богородицы.
-Вот, смотри, спрятала, когда папашка твой героический борьбу со всеми бороться стал. Знаешь, куда Пашка с матерью бегают? Вот! И ты ходи с ними, когда пойдут. Венчаться предложат, иди. Это хорошо, Господь, Он спасет, на то Он и Спаситель. Ты уж прости, что ничего тебе не привила, трусиха я, смалодушничала. Ты попроси Евфросинью, она тебя научит молиться. Помолись тогда за меня.
-Мам, ты так говоришь, как будто мы расстаемся навсегда!
-Что-то тяжко мне на душе. Не знаю, что ждет нас. Будьте счастливы, живите в мире, прости меня. Господь и Богородица благословят тебя на брак!
-Мама! Не плачь, все будет хорошо!
-Дай-то, Бог.
Так же чинно и благоговейно готовились к предстоящему событию дома у Павла и Евфросиньи. Для них выпускной бал, конечно, был событием, но он был лишь прикрытием для свадьбы и предстоящего венчания Анфисы и Павла, о котором знали только несколько человек.
-Павлуша, ты уж не подведи род наш, будь достойным мужем и отцом, на отца не обижайся, он молодец, он слабых защищал, а что мы остались одни, так мы не одни, ты знаешь, Господь нас не оставил!
-Да, маманя, я все понимаю, я буду стараться ради памяти отца и дедов.
Несмотря на предстоящий праздник сына, Зоя, мать Николая зудела как осенняя муха, вечно она была чем-то недовольна. Казалось, она даже завидовала своим подругам, что те живут без мужей, так вроде бы спокойнее: ее-то был при ней, но каким он стал! Кроме бутылки он ничего тяжелее поднять не мог, спился до поросячьего визгу, был лишь обузой.
-Что ж ты, тютя-матютя, девку такую проглядел. Ты ж во, силач, а этот, Пашка твой, дунь и рассыплется! – зудила Зоя, так и взвизгивала.
-Слушай, мам, ну чего ты опять завелась? Это ж когда еще решено было, да и не нами, наверное.
-Это ты о чем? – осеклась Зоя, - тоже что ль туда намылился?
-Куда – туда? Это я так. Ведь кто-то крутит нашу землю вокруг солнца, а не наоборот.
-Ты часом не свихнулся?
-Нет! Нет, нет! – Николай хлопнул дверью, выскочил на улицу. Вот оно, солнце, а ночью будет луна, звезды. Кто их держит так высоко, что они не падают?..
Экзамены позади, отшумел пышный, по деревенским меркам, выпускной был со свадьбой Анфисы и Павла. Долго бы об этом судачили, но все затмило сообщение о начавшейся войне. Под суету и сборах на войну старшего поколения, отправки хлеба на фронт, две матери и их дети, ставшие новой семьей, тайком пришли к ссыльному священнику, который и обвенчал молодых. А выпускников ждали не институты, а повестки на фронт. Мечты свои приходилось отложить до лучших времен. А то, что они настанут, никто не сомневался…
Война была в самом разгаре. В деревне остались практически одни женщины, старики да малые дети. А еще Зоин муж, который из спившегося калеки вдруг обратился в председателя колхоза, поскольку все дельные мужики ушли на фронт, а тут какой-никакой, но бывший военный, порядок все таки знал. Пусть потрудится на благо военного времени, решили женщины и старики на общем собрании колхоза и вручили свои жизни Николкиному отцу.
Тот заметно изменился, пить бросил, старался изо всех сил. Зоя прямо расцвела, ходила, на всех высокомерно поглядывая: сын-то каждый месяц весточки присылал, муж опять в чести, а подруги ее, а, ну их. Евфросинья ходила тоже улыбалась, но другая у нее была улыбка – она как бы сияла изнутри. Не было давно писем от Павла, да, но мать верила, ждала и верила. С нею рядом ждала мужа и Анфиса. А вот Полина грустила. Сначала грустила, а однажды объявила подругам и дочери, что уходит на фронт, медсестрой в госпиталь, поскольку еще до замужества служила вместе с будущим мужем своим: он командовал, она при госпитале, навык был.
Так они и жили – две изнутри сияющие улыбки, одна высокомерная. К двум сияющим сердцам весточек не было, а высокомерная еще более заносилась от счастья. Но где-то в глубине души Зоя злилась:
-Вот ведь, ходят сияют, и Пашка-то погиб, небось, а ходят, веселятся. Ну чего они такие веселые? – злилась она вечерами перед мужем. А тот хмурился, как сын:
-Опять завелась, все тебе покоя не дают. Плачут, чего плачут. Смеются, чего смеются. Отстань ты от них. Значит, знают чему радуются!
-Так нечему же! Все так же живут, а ревут, а эти две то таятся где-то, то ходят потом счастливые. И, главное, люди все время вокруг них.
-Тьфу, зануда! А что им, с тобой что ли быть, ты как пила: день и ночь жужжишь, а они-то добрые, счастье, если это можно назвать счастьем, им глаза не застит, вот люди и тянутся к ним. Сами, понимаешь, а от тебя они бегут, тоже сами. Э-эх, Зоя! Только ты от них и отвернулась…
Так и прошла война. Погиб Павел. Да, поплакали мать и жена, погрустили, сходили в церковь, поскольку Сталин разрешил открыть храмы, которые спешно позакрывали в 30-е годы. Помолились, заказали, что нужно и стали жить дальше.
Анфиса закончила педагогический факультет, приехала обратно жить в деревню, учить детей, которых прибавилось со временем. Евфросинья работала в колхозе, Полина вернулась с фронта, стала работать в деревенской больничке, которую решено было построить после войны. А Зойка опять грустила: Николай после войны домой не вернулся. Он писал ей теплые письма, но домой не ехал. Кем он стал никто не знал, даже мать, хотя его слова о любви всеобщей, смирении наводили ее на мысли кое о чем. Но она бежала их и вновь злилась.
Прошло время. Однажды Евфросинья сказала Анфисе:
-Доча, ты бы уже замуж вышла за хорошего человека что ли. Павла не вернуть. Ты верно хранила ему память. Но ты еще можешь стать хорошей женой и матерью детей другого человека. Посмотри, сколько хороших ребят у нас осело после войны. Ты не думай, я не буду на тебя в обиде. Память-то ты никуда не денешь. Будь счастлива. Да и Павел, я думаю, не стал бы возражать. Это уж моя судьба – мужчин терять, а ты свободна. Поговори с матерью, посоветуйся. Сходи к духовнику, что он тебе скажет.
-Да, мама. Если, честно, я как-то даже не задумывалась ни о чем таком. Столько дел в школе.
-Вот-вот. Все время ты в школе, а о себе забыла.
Анфиса задумалась, сделала, как просила Евфросинья. Что батюшка ей сказал, она скрыла, но в школе перестала сидеть до темноты, но и дома не было ее. Чаще стала где-то бывать. Женщины потом узнали: просфоры печет и поет на клиросе. Всегда пела хорошо, вот и сгодился голосок.
А еще через некоторое время приехал в родные пенаты Николай. Вот где было удивление: Николай стал священником и попросил направить его служить в родные места, вот он и приехал помогать отцу настоятелю, к которому ходили Евфросинья с Анфисой. Зоя зло встретила сына. Все были шокированы в деревне. А отец Николай собрал свои пожитки и снял угол рядом с храмом.
Так они и стали жить. Каждый жил и надеялся на то, что счастье все-таки ему улыбнется. Но разное то было понятие о счастье. Кто-то бухтел всю жизнь, завидовал другим и ждал чего-то призрачного, а другие приносили радость другим людям и этим были счастливы. И других призывали: радуйтесь!
Несмотря ни на что – живите и радуйтесь!
Комментариев нет:
Отправить комментарий