А вот мои носочки

Связалось на досуге

Февраль 2011

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.

Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.

Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.
Борис Пастернак

Благоверный князь Всеволод
24 февраля
Благоверный князь Всеволод, нареченный в крещении Гавриилом, был сыном святого великого князя Мстислава и внуком Владимира Мономаха. Рожденный и воспитанный в Новгороде, он молитвой и чтением божественных книг с юных лет прилепился к Господу и был верен Ему во всю жизнь. "Поучаясь в заповедях Господних всегда", он имел "душу милостиву." Начав управлять Новгородской областью с 1117-го года, он в 1123-ом году победоносно ходил на Ям; в 1132-ом году делал поход на Чудь и взял Юрьев.
Одаренный мужеством и большой телесной силой, он не ради корысти и власти поднимал свой меч, а для водворения мира и порядка и ради защиты своих подданных. С мужеством воина он соединял беззаветную любовь к устроению отчизны и ради ее спокойствия, с отречением от своей славы, влагал свой меч в ножны. Во время своего княжения в Новгороде, он усердно заботился о христианском просвещении и христианском образе жизни своих подданных. Он с благоговением относился к церковным службам, построил много храмов, защищал слабых от притеснения сильных, был "другом нищих и питатель сирот, бедным утешение и заступник" и, вообще, истинным отцом своих подчиненных. Когда в 1127-ом году в Новгороде начался сильный голод, попечительный князь делил с народом свое имущество и утешал страждущих.
Добродетельная жизнь святого князя и его твердая власть, обуздывавшая беззакония, не по сердцу была своевольным и еще зараженным остатками язычества Новгородцам. Они посадили под стражу князя Всеволода со всем его семейством, а через 2 месяца "пустиша из города." Тогда святой князь удалился в Псков, где жители избрали его своим князем. В Пскове святой князь построил каменный собор Святой Троицы и вскоре скончался, будучи 46-ти лет от роду, в 1138-ом году.
В 1193-ом году мощи святого Всеволода были обретены нетленными, и с тех пор при его гробнице начались исцеления. Русская Церковь славит святого Всеволода, как исповедника, "претерпевшего изгнание от своих," а Господь прославил его, как верного раба Своего совершавшимися при его гробе чудесными исцелениями. Хотя он княжил во Пскове только один год, но оставил по себе глубокую память. Во всех тяжелых случаях жизни Псковичи прибегали к помощи своего святого князя. Во время осады Пскова Стефаном Баторием для ободрения защитников города приносилась в их ряды из собора Святой Троицы икона, изображающая благоверного князя Всеволода-Гавриила, и воодушевленные защитники Пскова мужественно отбивали приступы польского войска.

Тропарь: Из млада явился еси, богомудре княже Гаврииле, божественный сосуд, избран Богови, благочестием воспитан, веру непорочну соблюд и многи святые церкви устроив, изгнание претерпел еси от своих, якоже и целомудрии прародители твои от брата убиение. С ними же предстоя Святей Троице, молися начальником державы Русския сохраненным быти, и всем нам спастися.



Новое великое княжество Суздальское,
или Владимирское, 1167–1173 годы
Когда почти все князья в южной России ссорились из‑за киевского престола, в северо‑восточной части ее жил князь, еще в молодых летах удивлявший всех своей храбростью и умом. Это был прекрасный и мужественный Андрей, сын Георгия Владимировича Долгорукого. Вы уже слышали о нем – вспомните рассказ о начале Москвы.
Андрей Георгиевич, родившийся и выросший в Суздальской области, не любил Киева, как причину вечных споров княжеских, и редко ездил туда даже и тогда, когда великим князем киевским был отец его Георгий. Он отказался и от новых уделов, какие отец давал ему на юге, и, уезжая в последний раз из Киева, взял с собой только образ Божией Матери, привезенный из Греции одним купцом по имени Пирогощи. Андрей Георгиевич ехал из Киева на родину свою, в город Владимир‑Залесский, основанный знаменитым дедом его Мономахом. Огорчаясь ссорами князей и видя, что все несчастья земли Русской происходят от разделения ее на многие уделы, умный Андрей ехал во Владимир с намерением поселиться там и всеми силами стараться переменить обыкновение князей делить свои владения между братьями и сыновьями и, по крайней мере, детям своим оставить княжество сильное и счастливое под властью одного государя.
С такими благодетельными для отечества мыслями Андрей Георгиевич подъезжал ко Владимиру с драгоценным образом Божией Матери. За одиннадцать верст от этого города лошадь, на которой везли образ, вдруг остановилась и никак не хотела идти дальше. Князь, который, как и все предки наши, был набожным и богобоязненным, посчитал это происшествие не простым случаем, а определением Божиим, он велел построить на том месте, где остановилась лошадь, церковь во имя Рождества Богоматери и поставил в ней ее образ. Потом построил тут дворец для себя и монастырь для монахов. Бояре и жители владимирские также строили дома в любимом месте государевом, так что скоро появился около церкви целый город. Андрей Георгиевич назвал его Боголюбовым. Он очень любил этот город и от него получил название Боголюбского.
Андрей, желая видеть всю Россию под властью одного государя и, может быть, желая сам быть этим самовластным государем, не давал уделов ни сыновьям, ни меньшим братьям своим Михаилу и Всеволоду Георгиевичам. Оттого Владимирское княжество его не ослабевало, а, напротив того, укреплялось более и более и было уже очень сильно, когда умер наследник Георгия Долгорукого на киевском престоле – Ростислав Мстиславич. Он назначил великим князем племянника своего Мстислава II Изяславича – князя, уже славного военными делами.
Новгородцы, узнав о смерти Ростислава, забыли клятву, которую дали ему, изгнали сына его Святослава и попросили великого князя прислать к ним государем сына его Романа.
Мстислав II знал, что несправедливо было бы исполнять требование своевольного народа, знал, что Андрей Георгиевич, сильный, всеми уважаемый князь суздальский, принял под покровительство изгнанного князя новгородского, и потому сначала не хотел отпустить Романа в Новгород, чтобы тем не рассердить Андрея, но потом решился сделать это. Еще хуже отца поступил молодой Роман. Как только он приехал в Новгород, тотчас объявил новым подданным своим, что будет мстить за них всем князьям, защищавшим прежнего государя их, и пошел разорять города полоцкие, смоленские и суздальские.
Андрей Георгиевич вступился за обиженных и хотел наказать не молодого, безрассудного Романа, а того, кто несправедливо послал его к новгородцам, – великого князя Мстислава. Многие из князей были уже недовольны им.
Андрей видел, что ему представлялся случай унизить навсегда важность великого князя киевского и сделаться старшим над всеми русскими князьями. Он спешил воспользоваться этим случаем и уговорил недовольных князей идти на Киев. Их было одиннадцать. Каждый привел с собой свое войско; главным начальником всех был Андрей Георгиевич. Они окружили Киев.
Мстислав защищался храбро два дня, на третий древняя столица Олега – мать городов русских – взята была приступом. Воины союзных князей силою ворвались в Золотые ворота и, к стыду своему, забыли, что побежденные жители Киева были так же, как и они, русские. Великий князь Мстислав ушел с братом своим в Волынь.
С тех пор великим князем стал Андрей Георгиевич Боголюбский. Столицей его был уже не Киев, сделавшийся простым удельным городом, а Владимир‑Залесский, город новый, бедный, но счастливый, потому что государь любил его.
А.О. Ишимова «История России в рассказах для детей»

ГОСПОДЬ НАГРАЖДАЕТ МИЛОСЕРДНЫХ
Жили вместе старец и с ним ещё один монах, Старец был очень милосердным, а брат-монах – скуповат. Однажды случился большой голод, и к ним начали приходить люди за милостыней. Старец давал хлеб всем. А брат-монах, как увидел это, то испугался, что ему самому хлеба не хватит.
– Отдай мне мою часть, а со своей делай что хочешь, – сказал он старцу.
Старец молча разделил все запасы между ними поровну и продолжал подавать милостыню из своей части. А другой брат никому ничего не давал. Он забрал свой мешок с хлебом и ушёл жить отдельно. Но скоро хлеб у него кончился. Поэтому он снова попросился жить к старцу. Старец принял его, как будто ничего не случилось.
Скоро у них вообще весь хлеб стал заканчиваться, а тут как раз приходит один бедняк просить подаяния. Старец говорит брату:
– Подай ему хлеба.
Тот отвечает:
– Отче! У нас уже ничего нет.
А старец говорит:
– Быть этого не может. Поди-ка поищи как следует.
Брат пошел в кладовую, отворил дверь и увидел, что кладовка наполнена хлебом. Он был поражён как громом.
– Откуда у нас это? – воскликнул он в изумлении.
Старец только улыбнулся в ответ. Он знал, что Господь всегда награждает милосердных, а потому и в этот раз чудесным образом умножил припасы хлеба, хранившиеся в кладовой.
Что отдал – то твое,
И, так или иначе,
Становишься, дружок,
Ты во сто крат богаче.
Понаблюдай-ка, брат,
За жадиной, скупцом,
Как с виду кривоват
И кИсел он лицом.
А тех, кто щедр всегда
И милосерд для нас,
Узнаешь без труда
По свету ясных глаз.
Александр Худошин «Детский патерик»

Я ЖДУ
Я жду, когда растает снег,
И залетают всюду мушки,
И огласят заросший брег
Нестройным кваканьем лягушки,
Когда распустится сирень,
Проглянет ландыш ароматный,
И освежится жаркий день
Грозой нежданной, благодатной.
Я жду, когда в полях свирель
Вдруг запоет неприхотливо,
И ей угрюмый коростель
Ответит дерганьем пугливо.
Я жду, а снег идет сильней,
Трещат суровые морозы…
О лето, где ты? Где стрекозы?
Где голосистый соловей?
Михаил Павлович Чехов

ВОЛШЕБНЫЙ КОЛОКОЛЬЧИК
Молдавская народная сказка
Давным-давно жил бедный мальчик, и не было у него никого в целом свете. Поднялся он в горы и стал овечьим пастухом.
Одним только сокровищем он владел – волшебным колокольчиком. Стоило зазвонить в него – и стадо послушно шло, куда приказывал мальчик. По вечерам он прятал колокольчик в дупло дерева, чтобы волки, привлеченные чудным звоном, не напали на овец.
Однажды разразилась гроза. Пастушок привел отару в загон, повесил колокольчик на ветку и лег спать. Когда он проснулся, то увидел, что дерево выросло до самых небес и снять колокольчик никак нельзя.
– Дерево, наклонись! Я сниму колокольчик. Пора уводить овец на пастбище.
– Нет, — отвечает дерево, — не хочу.
Пришел мальчик к топору;
— Иди, топор, сруби дерево, оно не хочет отдать мне колокольчик.
— Не пойду, — говорит топор.
Пошел мальчик к ржавчине:
— Иди, ржавчина, затупи топор, он не хочет срубить дерево, а дерево не отдает мне мой колокольчик.
— Неохота, — говорит ржавчина.
Рассердился пастушок, пошел к огню:
— Иди; огонь, спали ржавчину, она не хочет затупить топор, а топор не хочет рубить дерево, а дерево не отдает колокольчика, — Лень мне идти, братец.
Пошел мальчик к воде:
— Беги, вода, погаси огонь, он не хочет опалить ржавчину, ржавчина не хочет затупить топор, топор не хочет рубить дерево, а дерево не отдает мне мой колокольчик.
— Не стану, — говорит вода.
Пошел мальчик к волу:
— Ступай, вол, выпей воду, она не хочет погасить огонь, огонь не хочет опалить ржавчину, ржавчина не хочет затупить топор, топор не хочет рубить дерево, а дерево не отдает колокольчик.
— Не пойду, — говорит вол, — я уж напился.
Мальчик обиделся, пошел к волку:
— Идем, волк, зарежь вола, он не хочет выпить воду, вода не хочет гасить огонь, огонь не хочет жечь ржавчину, ржавчина не хочет тупить топор, топор не хочет рубить дерево, а дерево не отдает мне мой колокольчик.
— Нет, — говорит волк, — не хочу я связываться с волом.
Пошел пастушок к охотнику.
— Иди, охотник, застрели волка, он не хочет зарезать вола, вол не хочет выпить воду, вода не хочет погасить огонь, огонь не хочет спалить ржавчину, ржавчина не хочет затупить топор, топор не хочет срубить дерево, а дерево не отдает колокольчик.
— Нет, — говорит охотник, — я сегодня не пойду на охоту.
Пошел мальчик к мышке:
— Мышка, мышка, иди отгрызи ремень с охотничьего ружья, охотник не хочет застрелить волка, волк не хочет зарезать вола, вол не хочет выпить воду, вода не хочет погасить огонь, огонь не хочет опалить ржавчину, ржавчина не хочет затупить топор, топор не хочет срубить дерево, а дерево не отдает мне мой колокольчик.
Мышка говорит:
— Не пойду, я не голодна.
Пошел мальчик, поклонился кошке:
— Иди, кисонька, съешь мышку, она не хочет отгрызть ремень с охотничьего ружья, охотник не хочет застрелить волка, волк не хочет зарезать вола, вол не монет выпить воду, вода не хочет погасить огонь, огонь не хочет спалить ржавчину, ржавчина не хочет затупить топор, топор не хочет срубить дерево, а дерево не отдает колокольчик.
Кошка говорит:
— Нет, не пойду, сыта по горло мышами.
Что делать пастушку? Пошел к собаке.
— Иди, Гривко, укуси кошку, она не хочет съесть мышку, мышка не хочет отгрызть ремень с охотничьего ружья, охотник не хочет застрелить волка, волк не хочет зарезать вола, вол не хочет выпить воду, вода не хочет погасить огонь, огонь не хочет спалить ржавчину, ржавчина не хочет затупить топор, топор не хочет срубить дерево, а дерево не отдает мне мой волшебный колокольчик. Солнце уже высоко, а мои овцы хотят пить и есть.
Сжалилась собака, видит, что мальчик устал и никто ему не хочет помочь, встряхнулась, подпрыгнула да как бросится за кошкой! Кошка испугалась, кинулась на мышку, мышка только пискнула и начала грызть ремень охотничьего ружья, охотник подхватил ружье и прицелился в волка, волк поневоле помчался за волом, вол замычал и стал пить воду из реки, аж берега ходуном заходили. Вышла вода из берегов, выплеснулась на огонь, огонь накинулся на ржавчину, ржавчина как пошла по топору, топор вскочил и стал рубить дерево, дерево наклонилось, мальчик схватил свой колокольчик и побежал пасти овец.
С тех пор собаки привыкли жить на пастбищах и стали верными друзьями пастухов.

ЕЖ
Теленок увидал ежа и говорит:
— Я тебя съем!
Еж не знал, что теленок ежей не ест, испугался, клубком свернулся и фыркнул:
— Попробуй.
Задрав хвост, запрыгал глупый телёнок, боднуть норовит, потом растопырил передние ноги и лизнул ежа.
— Ой, ой, ой! — заревел теленок и побежал к корове-матери, жалуется.
— Еж меня за язык укусил.
Корова подняла голову, поглядела задумчиво и опять принялась траву рвать.
А еж покатился в темную нору под рябиновый корень и сказал ежихе:
— Я огромного зверя победил, должно быть, льва!
И пошла слава про храбрость ежову за синее озеро, за темный лес.
— У нас еж — богатырь, — шепотом со страху говорили звери.
Л.Н. Толстой

ШЕСТОЙ МАЛАХАЙ
Мне было тогда лет семнадцать. Я служил в заготовительной конторе разъездным. Это была должность "человека верхом". Куда пошлют, туда и едешь. Что поручат, то и выполняешь.
Как-то ранней весной меня послали на Копылуху, где выпасались табуны нашей конторы. Я поскакал туда с большой радостью.
Там у меня был друг Кусаин, и я всегда останавливался у него в юрте. Перед казахскими юртами нередко можно было встретить лисенка, привязанного к колу. Делалось это так: вбивали в землю кол, на кол надевали скользящее кольцо с ушком, к ушку привязывали цепь, а на цепь сажали лисенка в ошейнике. Лисенок бегал вокруг кола. Скользящее кольцо не позволяло цепи запутываться. С лисенком играли дети, кормили его, ухаживали за ним. К зиме лисенок становился лисой, а затем - малахаем, особой казахской шапкой, напоминающей треух.
Приехав к Кусаину, я увидел большую красивую лису, привязанную к колу. Она, развалившись, кормила пятерых лисят. Лисята не были на привязи.
- Добыл всю семью, кроме отца, - сказал Кусаин.
- Как же они не убегают? - спросил я у него.
- Куда им бежать? - ответил тот. - Зачем бежать им от матери? Как они будут жить? Кто их будет кормить? Маленькие. Плохо бегают. Охотиться не могут. А тут им хорошо. И мне хорошо: вырастут - шесть малахаев будет.
Пока я жил у Кусаина, все свободное время отдавал лисе и ее детям. Кусаин вырыл неподалеку от кола нору и застлал ее шерстью. Лису кормили сырым мясом и потрохами. Лисят подкармливали кобыльим молоком.
Лиса временами забывала о неволе. Она радовалась вместе с резвящимися лисятами, тщательно вылизывала их, играла с ними и покорно растягивалась у норы, когда приходило время кормить своих крошек.
Лиса - трудно приручаемый зверь. Шумы и голоса людей пугали ее, дым и огонь костра страшили ее. Соседство собаки - опасное соседство. Но у нее дети, она мать. Чувство материнства заставило лису примириться со всем. Оно сильнее страха. Оно заставило ее забыть о цепи и ошейнике – о неволе.
Иногда лису выводили на прогулку. Это делал сын Кусаина. Он надвязывал цепь и бегал с лисой по степи. Лисята бежали следом.
Лиса, туго натягивая цепь, стремилась в глубь степи - подальше от жилья, от чужих запахов, в родные просторы. И каждая такая прогулка ей, наверное, казалась началом освобождения. Но напрасно: цепь возвращала ее.
Мы поворачивали назад. И лиса теперь не стремилась бежать первой. Она плелась за нами, понурив голову. Плелась к ненавистному колу, в ненастоящую, выкопанную человеком нору. А лисята ничего не понимали. Они бежали, перегоняя один другого, завязывая дорогой безобидную грызню...
Завершив свои дела, я уехал к себе. После этого я не был у Кусаина несколько месяцев. А поздней осенью меня снова послали на Копылуху.
Погода стояла отвратительная. Тучи ползли над степью так низко, что, казалось, их можно было хлестнуть плеткой, если чуточку приподняться на стременах.
И вот я приехал. И конечно, сразу же к Кусаину. И тотчас же спросил о лисе.
- Посмотри, - сказал он. - Посмотри.
Не расседлывая лошади, я побежал к лисьему колу, за юрту. Там я увидел неподвижно сидящую лису. Ее исхудавшая острая морда стала вытянутой и тонкой. Лиса напряженно смотрела в степь. Ее скулы нервно вздрагивали. Она не обратила на меня никакого внимания. Изредка устало и медленно мигая, лиса не переставая вглядывалась вдаль, будто желая кого-то увидеть сквозь мглистую пелену.
У норы лежали куски мяса.
Она не прикоснулась к ним.
- Они той ночью бросили ее... - грустно сказал Кусаин. - Зачем им теперь мать? Она выкормила своих детей. Она им дала все. Острые белые зубы. Теплую рыжую шубу. Быстрые ноги. Крепкие кости. Горячую кровь. Зачем им теперь старая лиса?
Наверное, в детстве мне довелось много слышать слезливых сказок, и они научили меня жалеть даже сломанное дерево... Мне безумно было жаль лису. Лису, так заботливо и так нежно воспитавшую в страхе и неволе, рядом с шумным и дымным жильем человека, пятерых лисят. И они теперь оставили свою заботливую мать наедине с ненавистным колом. Они покинули ее темной осенней ночью, когда все спали и ни выстрелы, ни собаки их не могли догнать. Это была хитрость. Хитрость, которую, как и свою жизнь, они тоже получили от матери.
Для зверей все это вполне законно. Но человек и зверя хочет видеть лучшим, чем он есть на самом деле. Так уж устроены благородные человеческие глаза.
- Она звала их, - сообщил мне Кусаин. - Очень жалобно звала. Она вчера лаяла на всю степь. Как по мертвым... Жалко. Очень жалко. Большой убыток. Пять малахаев убежали...
А потом Кусаин посмотрел на меня и умолк. Что-то вдруг изменило мысли моего степного друга. Может быть, мое молчание. Ведь мы с ним обменивались не только подарками, но и добрыми чувствами. Постояв минутку потупившись, он направился к лисе.
- Если пропали пять малахаев, пусть пропадает шестой. У меня каждый раз будет болеть голова, когда я надену шкуру такой несчастной лисы. -У всякого свой головной боль, - сказал он, хорошо говоривший по-русски, нарочито коверкая слова, будто высмеивая этим свой явно не охотничий поступок.
Сказав так, он снял с лисы ошейник и крикнул на нее. Лиса не убегала.
Тогда он пронзительно свистнул. Лиса сжалась и кинулась в нору подле кола.
- Уже не верит в свободу, - сказал он. - Не верит, что мы с тобой немножечко смешные люди.
Утром нора оказалась пустой, и Кусаин, входя в юрту, сказал:
- Вставай. Чай пить будем. Шестой малахай убежал искать свои пять малахаев. Она их найдет, обязательно найдет. Найдет и скажет: "Эх вы... эти самые..." А может быть, промолчит? Простит! Она ведь мать.
Евгений Пермяк